Образ человека в спектре чувств

Ценностное отношение к человеку проявляется прежде всего в форме нравственных чувств. Характерно замечание А. Эйнштейна: «Я неизменно замечаю, что сначала чувствую, что есть “хорошо”, и лишь потом, задним числом, пытаюсь это обосновать» 16. У А. Шопенгауэра сострадание служит основанием морали. Для Э. Фромма поведение человека определяется «укоренёнными в характере страстями», которыми могут быть как любовь к ближнему, так и садизм.
Выявление природных детерминант в ценностных ориентациях и мотивациях человека является одним из самых сложных вопросов в этике. Представляется, что как в фундаменте эмоциональной оценки (или чувств), так и в сознательно принимаемой иерархии ценностей лежит система освоенных человеком смыслов.
Мысли людей скрыты от других. Только в реальном поведении, в процессе непосредственного общения в той или иной мере раскрывается истинное содержание сознания, освоенные ценности и нормы. Общение может быть действительным и воображаемым отношением субъектов.

В социальной психологии принято различать статистическую и динамическую структуру личности. Под первой понимают предельно отвлеченную от реально функционирующей личности абстрактную модель, характеризующую основные аспекты, пласты или компоненты психики индивида. В динамической структуре личности фиксируются основные компоненты психики индивида уже не в их отвлеченности от каждодневного существования человека, а в непосредственном контексте человеческой деятельности. В соответствии с внешними (поведенческими) и внутренними (интроспективными) аспектами целесообразно выявить объективации смыслов «языка веры», с одной стороны, в социально-культурных образцах, с другой – в индивидуально-культурных моделях интимной значимости. В первом случае речь идёт о фиксированном отношении к «человеку вообще», прежде всего на уровне «коллективного бессознательного» и в формообразующих структурах одобряемых моделей. Во втором случае мы имеем в виду «личностное бессознательное», в котором на первый план выступает индивидуальная самоценность человека, смысл именно его жизни.

Определяя образ человека, как он воспроизводится в виде общественных образцов и объекта нравственной оценки, воспользуемся методикой классификации социальных типов характера и сформулируем тип человека «вообще», как он присутствует в данной культуре. Основой образа выступает динамический стереотип восприятия как достаточно устойчивая готовность индивида к восприятию объекта под названием «человек». Этот стереотип содержит в качестве элементов представление о главных особенностях человека, характерные для него ценности и т. д. В одних случаях, этот «образ» (или «характер»), объективируясь в текстах (например, в мифах или литературных произведениях), выражается «открыто»; в других – завуалировано, поскольку скрыт не только от исследователя, но часто не осознаётся и самим индивидуумом.

Акт, сообщающий объекту смысл, придаёт ему и некоторую ценность. Отсюда – образец человека предстаёт, прежде всего, как воплощение ведущих ценностей. Но истинный смысл той или иной ценности выявляется через контекст её употребления. Конкретным воплощением образа в данной культурной среде может служить: (а) образец исторического героя, (б) образ святого и (в) любимый художественный образ. Так, обобщая главные черты образа человека как они представлены в русской культурной традиции, следует назвать «общинный дух», бессеребренничество как равнодушие к накопительству; и перманентное ожидание чуда. Соборное переживание и покорность судьбе порождали соответствующее поведение, которое чуждалось интеллекта и ориентировалось скорее на образ и эмоцию, чем на логику.

Образ является лишь носителем тех качеств личности, которые выступают как главные. Наряду с оценкой качеств «человека вообще», культура оценивает и характер определённых отношений между людьми, фиксируя его в одобряемых моделях. Ценностное отношение есть момент социальных отношений. Нормы общения как поощряемые модели лежат в основе морали. Примером такой нормы является отношение к ценности другой жизни. Показателен случай санкционированного убийства – смертной казни. Требование «казнить» имеет основанием не столько логически исчисленное стремление уменьшить число преступлений, сколько доисторическую жажду «покарать», т. е. речь идёт «о чувстве, но не о принципе», как справедливо указывает А. Камю 17. Если в отношении к смертной казни человек до сих пор руководствуется преимущественно глубоко укорененными чувствами прошедших эпох, то в отношении к другому «узаконенному убийству» – аборту – доводы «вычислительного мышления» играют определяющую роль.

«Общественные» модели отношения к «человеку вообще» выступают в качестве ценностных ориентаций поведения лишь приобретая личностный, интимной смысл. Один из источников ценностного отношения к себе связан с пониманием неизбежности собственного конца. Понять смерть – значит осмыслить её, т. е. усмотреть-оценить-приписать ей смысл. Понять – это и включить её в целостную систему смыслов. «…Если бы не было смерти, жизнь была бы лишена ценности», писал К. Дж. Кейзер 18. В оппозиции к смерти и утверждается жизнь. Когда человек решает лишить себя жизни, это означает коренное изменение его ценностей, переворот в отношениях к жизни и смерти. Смысл человека, трансформированный на личностном уровне в смысл жизни, исчезает. Целью становится собственная смерть, которая приобретает положительное значение и становится более важной, чем жизнь.

Эти сугубо интимные переживания определяются, с одной стороны, несомненно, особенностями природной организации «тела» данного человека, индивидуальными обстоятельствами его жизни, с другой – той «смысловой атмосферой» данной культуры, в которую эти индивидуальные особенности были погружены. Известно, что среди афроамериканцев самоубийство – относительно редкое явление. Особенно социокультурные коллизии ценности жизни и смысла смерти проявляются в таком явлении, как «эвтаназия» (от греческого eu – хороший и thanatos – «смерть»). Под этим словом обычно понимают право умирающих неизлечимых больных на добровольную смерть. Сторонники этого деяния считают, что существует оправданный суицид как рациональное и спланированное самоосвобождение через самоубийство. Эвтаназия есть «изобретение» западноевропейской культуры, «вычислительного мышления», победа логики над чувством. Думаю, что «разрешить кровь по совести» (Ф. Достоевский) есть покушение на первосмысл культуры. Запрет убийства себе подобного есть первый культурный акт цивилизации, противостоящий человеческой агрессивности. Все элементы культуры связаны между собой. Подвергая сомнению один из основополагающих её элементов – самоценность человека, мы невольно можем разрушить всю систему смыслов. Мы вынимаем из фундамента единственное онтическое основание ценностей, без которого они представляют собой релятивный набор желаний.

Высшим уровнем общения являются дружба и взаимная, идущая вместе с уважением любовь. Дружба – это моральное общение субъектов. Данные социологических обследований говорят о том, что симпатическое отношение к человеку, как правило, определяется не размышлением, а подсознательно заложенными установками и принятыми ценностями.
Понятийный язык бессилен в принятии ценности другого человека и в таком виде межличностных отношений как любовь. Любовь, подобно религиозной вере, наделяет жизнь человека смыслом. «Я люблю – значит, существует бытие и есть смысл жить», – писал Э. Мунье 19. Истинная вера, как и настоящая любовь, основное содержание своих религиозных переживаний и любовных ощущений располагает вне поля сознания, что позволяет этому смыслу закрепляться в более глубоких основаниях человеческой психики.

Гуманность, как и любовь, выражается языком чувств, а этот язык свидетельствует о том, что происходит здесь и сейчас. Поэтому на уровне эмоции сострадание всегда будет направлено только на конкретного, данного человека, но никак не на всё человечество или какую-то его часть в виде класса или нации. В практическом плане, абсолютная ценность другого человека и любовь к нему – одно и то же. Милосердие без любви может быть только рационально обоснованной благотворительностью. Это родство любви и гуманности заложено в самом фундаменте европейской цивилизации. В христианской культуре заповедь любви представляет собой один из фундаментальных нравственных императивов.

Сергей
Бородавкин